–Что ты делаешь, халдей! – вдруг услышала я испуганный крик Авдея.
Он выскочил из-за угла дома, как черт из табакерки, кинулся ко мне и начал безуспешно отчищать мои грязные порты и вывернутую наизнанку рубаху. От его неуемной заботы меня шатало, особо он не нежничал, отряхал, оставляя на всем теле синяки. Но когда он плюнул себе на рукав и попытался оттереть мое чумазое лицо, меня перекосило от отвращения, и я отступила от него на шаг.
–Где же твоя ведьма? – услышала я и уже без всякого интереса повернулась на звук голоса. К нам шел высокий полный улыбающийся мужчина, разряженный в белый саван, делающий его похожим на приходского священника. Черная аккуратно подстриженная борода, седые волосы зачесаны назад, пухлые лоснящиеся щеки, он мог бы казаться добродушным весельчаком, если бы не пугающий взгляд черных глубоко посаженых глаз. Рядом с ним, подобно ручной собачке, семенил крохотный человечек с пером и свитком в руках и записывал каждое произнесенное толстяком слово. Я присвистнула про себя, если бы за мной писали, знатный бы «Словарь глупостей Асии Вехровой получился».
–Александр Митрофанович! – залебезил Авдотий. – Вот она.
Он осторожно подтолкнул меня в спину, я непроизвольно сделал шаг вперед и уставилась на толстяка. Граф так напоминал плюшевого мишку, что не вызвал у меня никакого страха.
–Она? – усомнился он.
Авдотий сглотнул и быстро закивал:
–Она, она.
–Худая, грязная оборванка и есть твоя ведьма?
–Она дом обещала взорвать, если мы ей руки развяжем, – вдруг подал голос стражник с синяком. Я бросила на него уничтожающий взгляд, предатель.
–Развяжите ей руки! – кивнул Граф.
Меня немедленно освободили от пут, я начала быстро растирать пораненные запястья, с ужасом гадая, как скоро заживут рубцы от веревок.
–Ну, давай, – опять кивнул Александр.
Я недоуменно воззрилась на него: он чего действительно хочет, чтобы я его дом взорвала?
–Она словенский понимает? – вдруг спросил он у Авдотия.
–Вчера болтала, – пожал тот плечами.
Я тяжело вздохнула: сами напросились. Громко хлопнула в ладоши, от этого звука все вздрогнули, а охранники непроизвольно отступили на шаг. Над нашими головами загорелся энергетический шар.
–Уже лучше, – кивнул Граф. – А что еще можешь?
Я снова вздохнула и взмахом руки отправила его в кирпичную стену ограждения дома. Раздался жуткий взрыв, нас накрыло пыльной волной, сверху посыпались каменные осколки, я на всякий случай прикрыла голову руками и присела. Туман рассеялся, стражники осторожно приподнялись с пыльной земли, Авдей лежал без сознания, поверженный кирпичом. Граф стоял на том же месте и радостно хохотал, его лицо было черное от сажи, белый саван стал грязно-серого цвета.
–Дайте этому идиоту 100 золотых, – смеялся он, тыча пальцем в валяющегося в пыли Авдея, – а девку под стражу, продадим завтра какому-нибудь барану, пусть потом сам пеняет, что боевого мага себе захотел!
Ночь я провела в доме в крохотном чулане со связанными руками и ногами, а заодно заткнутым кляпом ртом. Случилось это так: после моей демонстрации силы, меня притащили в помпезно и безвкусно отделанный особняк, закрыли в маленькой душной комнатке с огромной кроватью и заколоченными окнами, а местный ведьмак наложил печать на дверь, дабы я не смогла сбежать ночью. Мне разрешили умыться и даже нарядили в короткое черное платьице, едва прикрывающее срамоту, на ноги одели открытые сандалики из мягкой кожи, больше всего похожей на человеческую.
Я дождалась, когда в коридорах все стихнет, и легким заклинанием, сама не ожидая положительного результата, практически бесшумно выломала доску приколоченную к окну и осторожно выглянула вниз. Моя темница находилась на третьем этаже, спрыгнуть с такой высоты без травм я не смогла бы ни за какие коврижки, поэтому, прикинув расстояние, скрутила жгутом простынь, привязала ее к ножке кровати и начала спускаться вниз, недоумевая, отчего они не догадались опечатать окна. Ответ пришел сам собой, за оконным выступом я не заметила, что моя комната располагается аккурат над балконом в апартаментах Графа. После того, как мои стройные ножки и я сама с задранным до талии платьем повисли над балконным ограждением, а потом пыхтящая и потная я посмотрела в изумленные глаза-угли Александра Графоского, судьба моего побега была решена. Меня самым подлым образом связали, заткнули рот тряпкой, чтобы несильно голосила, посадили в темный чулан со старыми пыльными сундуками задыхаться от удушающего запаха нафталина, и приперли дверь шкафом. Все! Конец!
На рынок живым товаром меня везли в закрытой черной карете, в потолке которой было окошко, загороженное железными прутьями. В него падали солнечные лучи, расчерчивая пол полосками. Я тряслась на жесткой деревянной лавке и проклинала собственную глупость и неосторожность. Когда карета, наконец, остановилась, и открыли дверь, то меня ослепил яркий солнечный свет. Подслеповато щурясь, я огляделась, мы стояли посреди заполненной народом площади. Вокруг нагорожены маленькие деревянные сцены, словно вы оказались в огромном театре, но на подмостках демонстрируют не забавные цирковые номера, а живых рабов. Я впилась глазами в сутулую женщину, стоящую на таком деревянном возвышении, внизу толпились покупатели, спорили, ругались, выкрикивали свою цену, словно покупали лошадь, а не человека. «Пусть покажет зубы!» – заорал рыжий гном, а потом требовал продемонстрировать все ее прелести. Меня передернуло.
–Шевелись! – стражник пихнул меня в спину, и, держа за веревку, привязанную к шее, потащил к самой большой сцене. Там что-то шепнул худому, загорелому от постоянного стояния на солнце человеку, тот окинул меня недоверчивым взглядом и кивком головы предложил идти за ним.