Через некоторое время действительно загромыхали замки. Я повернула голову, рассчитывая увидеть на пороге полного раскаянья Властителя, но вместо этого в дверях застыли два охранника. Внутренний голос завизжал: «Так не должно быть! Здесь должен стоять Властитель!»
Меня развязали и выволокли на переполненную народом площадь. Вокруг ярко горели факела, толпа окружала кострище плотным кругом, шумела и улюлюкала, а при моем появлении взорвалась. Среди общего гула слышались особенно громкие возгласы: «Сжечь ее! Смерть человеческой ведьме!»
Меня подвели к палачу. Понимаете, я имею в виду самого настоящего палача, великана в черном колпаке с прорезями для глаз.
Тут мне стало по-настоящему страшно, на глаза навернулись слезы. Когда меня привязали к столбу, то я, охваченная паникой, пыталась вырваться из веревочных пут. Толпу мои тщетные попытки лишь подогревали, площадь ревела. Для меня же лица фатийцев смешались в одну массу, земля и звездное небо соединились в одну линию.
«Все неправильно! – орал внутри тоненький голосок. – В книге было не так написано!»
Палач поднял руку, гомон в миг прекратился, завороженная толпа безмолвствовала, готовая выслушать смертный приговор. Я уже ничего не видела вокруг, слезы слепили глаза. Последний взгляд на балкон Властительского Дома. Прасковья. Смотрит, злорадно улыбается и кивает.
–Народ провинции Фатии, сегодня мы судим человеческую ведьму за нападение на Владыку Фатии, Бертлау и Перекрестка Семи Путей!
–Судим! – заорала в ответ толпа.
«За что мы меня судим? – вдруг услышала я в общем гаме. – Пардон, господа! Еще сутки назад я пыталась убить Прасковью Ивановну, но не Арвиля Фатиа!»
Я застонала. Меня сожгут за преступление, которого я не совершала! Достойное окончание достойной жизни!
–Она приговорена к сожжению на костре! – продолжал громогласным голосом палач.
Я снова попыталась вырваться, со всей силы дернула веревки, но лишь заработала ощутимый удар в живот от стража и тоненько заскулила.
Фатийцы буйствовали, никогда не подозревала их в такой кровожадности. Они требовали начать казнь, но Властителя так и не было.
–Ведьма, – вдруг обратился ко мне палач, очевидно, желающий заполнить паузу в кровавом зрелище, – ты можешь сказать последнее слово! Подумай хорошенько, ты можешь покаяться перед лицом смерти и народа!
Господи, и как мне раньше это не пришло в голову?
Я вдохнула полной грудью и заголосила во всю мощь своих легких:
–АЛИ! ПОМОГАЙ!
Али появился из ниоткуда, взмахнул перепончатыми крыльями и выпустил в воздух самое прекрасное облако огня, какое я видела в своей жизни. Площадь накрыл женский визг, фатийцы спешно покидали место казни, образовалась толчея, где-то заплакал ребенок. От облегчения я расхохоталась и следила за полетом дракона. Палач, как потом выяснилось, местный мясник, присел у кострища и прикрыл голову руками, страшась увидеть кружащее над площадью чудовище. Уже засветились языками пламени крыши городского казначейства и вспыхнули, словно спички, маленькие домики-магазинчики на краю площади, народ пытался быстрее убраться в безопасное место.
Меня било крупной дрожью, но я продолжала хохотать, нервный смех вырывался из горла помимо моей воли. И тут внутри у меня кольнуло, я в миг замолчала, охваченная чувством неловкости, смущения и полной дезориентации.
Что это значит? Я шмыгнула носом и посмотрела заплаканными глазами на балкон. Фатиа, схватившись за поручень, дабы не рухнуть на землю от изумления, рассматривал царивший на площади хаос: на парящего в небе дракона, горящие постройки и казначейство, толкущийся и голосящий народ. А потом он медленно перевел взгляд в мою сторону и застыл от ужаса.
И тут я почувствовала его страх, не привычное раздражение от моего присутствия, а настоящий, почти животный ужас.
И вдруг в груди у меня стало жарко и волной нахлынуло что-то странное, горячее и большое, сердце забилось, как сумасшедшее. Это были не мои чувства, это были его чувства. Я в смятении опустила взгляд и тут увидела, что на болтающемся на моей шеи Хранителе Арвиля проявляется женский образ, мой образ.
Властительская любовь оказалась нечаянным и малоприятным подарком, потому как чувствовал он не восхищение, а скорее недоумение.
Каждый раз, завидев Властителя на улице, я старалась спрятаться в какой-нибудь переулок, но он замечал меня даже через спины окружающих его стражников, и у него екало сердце, а потом наваливалось недоумение. Он пытался выискать в заурядных чертах моего лица нечто особенное, что привлекает его, и с разочарованием ничего не находил.
Я злилась и понимала, что внезапно вспыхнувшая любовь Властителя ничто иное, как побочный эффект после отворота. Но где-то глубоко внутри тоненький несмелый голосок вопрошал: «А может, нет? Может, он влюблен в тебя по-настоящему?»
Через три дня после памятных событий, произошедших на площади, случилась новая неожиданность: Арман Ненэлия со своими Советниками посетил Фатию. Встречать их стянулся весь город; Мария и Гарий поспешно собирались к городским воротам, дабы увидеть красавца Армана еще на въезде. Мы же с Ваней забились в самый дальний угол сада, уверенные, что там не встретим непрошеного гостя.
А на следующий день, рано по утру, мы с Петушковым устроили дикие скачки на подъездной к городу дороге. Поднимая пыль и загоняя коней, мы носились на перегонки, когда случайно столкнулись и с Ненэлией, и с сопровождающим его Арвилем. Я с трудом удержала коня, шутовски поклонилась им и, стараясь не обращать внимания на два пожирающих меня взгляда, осторожно объехала. Стоило Властителю завидеть Петушкова, как он почувствовал уже знакомую мне жгучую волну презрения. И я вдруг поняла: это не презрение – это ревность к нему... и злость на меня. Всегда были лишь ревность и злость.