Дракон спокойно наблюдал в сторонке, а потом широко зевнул и промычал:
–Ну, хочешь я сожру ее!
–Чокнулся! – заорала я в ответ. – Меня и так Властитель мечтает на костре сжечь, а ты еще и его лошадь сожрать собрался!
–На костре сжечь, – удивился Али. – И чем ты ему досадила? Последний раз, насколько я помню, вы расстались друзьями, – он хохотнул так, что в воздух вылетело облачко дыма, – большими друзьями!
Со стороны дороги неслись громкие возгласы, я повернула голову, у поля в нерешительности остановились стражи, страшась подойти к дракону. Я спрыгнула с лошади, приложившись о землю пятой точкой, и едва не заработав удар подкованным копытом по лбу. Ловко увернувшись от лошадиных ног, я залезла на дракона:
–Полетели, Али! По дороге все расскажу!
Дракон, поднимая пыль, и окончательно ломая еще не съеденные коровами остатки пшеницы, поднялся в воздух.
–А куда лететь-то?
–В Стольный град!
Это был долгий и утомительный перелет; я, кажется, успела задремать, едва не рухнув вниз. К счастью, я вовремя схватилась за длинные драконьи усы, развевающиеся на ветру, иначе это был бы единственный свободный полет в моей недолгой жизни.
С приближением к Словении становилось холоднее, нас обдували ледяные ветра, землю внизу надежно скрывали молочные густые облака. У меня задеревенели пальцы, а зубы выбивали чечетку.
–Аська, ты как? – подал голос дракон.
–Чувствую себя обмороженной Снегуркой в летних сандалиях! – горестно пожаловалась я, пытаясь пошевелить замершими пальцами на ногах.
–Ничего уже скоро прилетим! Держись, снижаюсь!
Дракон начал спускаться, я прижалась к его холодной чешуйчатой шее, прячась от бьющего в лицо ледяного ветра. Через некоторое время мы уже кружили над Стольным градом, снизу на нас смотрели темные остроконечные крыши. В ночной мгле белели полоски расчищенного, скисающего от слабого весеннего тепла снега. Мы долго кружили над городом, пытаясь подобрать площадку для посадки, самой удобной оказалась Красная площадь перед Советом Магов Словении. На дракона с громким лаем набросилась маленькая шавка, хрипя и визжа, она пыталась укусить его за мощную лапу. Али так изумился сему недоразумению, что едва не скинул меня на камни, рассматривая глупую собачонку.
–Аська, – фыркал он, – в вашей стране даже собаки агрессивны, и как люди еще друг друга не перерезали? Вот понимаю данийцы, не дерутся, не воруют...
–Али, не говори мне ничего про воровство – я уже неплохо знакома с местными нравами. Тащат все, что плохо лежит, – перебила я его. – Надо найти, где тебе ночевать. Тебя не должен никто видеть.
Когда шавка вдоволь налаялась и, гордо подняв хвост, удалилась в подворотню, я слезла на землю, стараясь размять затекшие и замерзшие ноги.
–Зато, от вас русалки сбежали! – выдвинул контраргумент дракон.
–Они не сбежали, их выгнали. Около какой деревни поселятся, там рождаемость до нуля падает.
–Почему?
–Потому что нахалки всех молодых парней в омутах топили.
Али не нашел, чем возразить и замолчал.
После долгих размышлений было решено, что огромная конюшня Совета самое подходящее место: пространства там много, спрячется в уголок, глядишь, и не заметят. Конюх спал мертвецким сном, напившись горькой с одноногим сторожем Кузьмой, поэтому мы прошли в широкие двери конюшни без особого шума. При виде откормленных ухоженных лошадок и коней разной масти у дракона загорелись глаза, и началось обильное слюноотделение. Животные учуяли опасность, и принялись все, как один, нервно ржать, перебирать копытами и стричь ушами.
–Сожрешь, хоть одну все зубы на амулеты повырываю! Понял?
Дракон с сожалением вздохнул, выпустив тонкую струйку пара, поковылял к пустому стойлу.
–Ась, – пробасил он, – я здесь не помещаюсь.
–Можешь ночевать на улице, на заднем дворе у Марфы, – предложила я вполне дружелюбно.
–Вот ты какая, Аська, – обиделся дракон.
–Смотри, сарай не сожги и конюха с утра не напугай своими разговорами, а то он решит, что допился до белой горячки, когда вместо лошади тебя обнаружит, – дала я последние наставления и, укутавшись в рваное тонкое одеяло, висевшее здесь же на гвоздике, отправилась к травнице.
Я, сгорбившись, словно тень, бежала по улицам. Погода, как назло, не радовала, с неба посыпался мокрый снег. Вид одинокой, обмотавшейся в одеяло девушки вызвало жалость даже у бродяг, греющихся у жидкого костерка под каменным мостом. Они наперебой предлагали мне присоединиться и даже разделить их скудную трапезу; я была настолько голодна, что вид скукожившейся хлебной краюхи казался очень соблазнительным, но развела трясущимися руками, спеша поскорее в лавку к Марфе.
Очевидно, я стала слишком сентиментальна, двери Марфиной лавки вызвали у меня острый приступ тоски. Я осторожно схватилась за чугунный молоток одеревеневшими пальцами и постучала. Металлический звон разнесся по тихой улочке; где-то залаяла собака, мне почудились еле слышные шаги за спиной; я испуганно оглянулась, но в темноте никого не оказалось. За дверью раздались тяжелые шаги:
–Кто там!
–Ма-марфа, это я! – крикнула я, чувствуя, как дерет горло. Шмыгая носом, я тряслась, как бездомный щенок.
–Кто я? – переспросила тетка, не доверчивая к ночным посетителям.
–Аська!
Загрохотали замки и цепочки, дверь открылась, и в тусклом свете свечи появилась Марфа, простоволосая, в ночной рубахе с теплым платком на плечах. Она близоруко прищурилась, пытаясь разглядеть меня в темноте улицы. Я осторожно вошла в лавку:
–Привет!
–Аська! – тетка всплеснула руками, затушив свечу, и заключила меня в объятия. – Асенька моя! Девочка! Вернулась! Не сожрали изверги данийские, не лишили жизни касатушку!